|
| ||||||
|
| |||||
|
Лекция №9.Лекция №9. Московская литература XV века.
1.Повести о Куликовской битве. 2.Творчество Епифания Премудрого.
1.Повести о Куликовской битве. а) «Задонщина». Несколько особняком в цикле повестей о Куликовской битве стоит произведение, кратко называемое «Задонщиной», имеющее по спискам различные заглавия. Время создания текста остается спорным. Наиболее обоснована точка зрения, согласно которой «Задонщина» была написана в 80-е гг. XIV в., поскольку в 1392 г. два города, упомянутые в ней – Тырново и Орнач, – были захвачены и разорены: один – турками, другой – татарами. Автор произведения также неизвестен, гипотеза об авторстве Софония Рязанца, активно обсуждавшаяся в научной печати, не находит основательного подтверждения. Большинство исследователей приходит к мысли о том, что он был автором какого-то литературного произведения о Куликовской битве, не дошедшего до нас и предшествующего «Задонщине». Композиция «Задонщины». Наибольшее внимание к произведению с момента его открытия привлекало то обстоятельство, что автор взял за образец повествования «Слово о полку Игореве». Но «Задонщина» не стала подражанием, во всем следующим за текстом образца, это самостоятельное художественное произведение, которое испытало несомненное влияние еще двух традиций – фольклорной и традиции летописных воинских повестей. В построении текста автор переплетает черты воинской повести и «Слова...». Вступление ориентировано главным образом на поэтический памятник XII в., здесь упоминается Боян, известный до этого лишь по тексту «Слова...». Но в конце фрагмента устанавливается время события («А от Калатьские рати до Момаева побоища 160 лет») аналогии чему нет в «Слове...». Дальнейший текст «Задонщины» в целом повторяет структурную трехчастную схему воинской повести. Однако внутри каждой из частей повествование строится на основе отдельных эпизодов-картин, которые чередуются с авторскими отступлениями, причем и те, и другие часто прямо ориентированы на текст более раннего памятника. В то же время они не во всем подобны «Слову...». Прежде всего «Задонщине» свойственны документальные элементы, отсутствующие в произведении XII в. и выражающиеся в широком использовании цифровых данных, например в речи литовских князей: «А храбрые литвы с нами 70 000 окованые рати»; указывается число новгородских воинов: «А с ними 7000 войска» и др. Встречаются перечневые перечисления: имен воевод, возглавляющих части войска; бояр, погибших в первой половине битвы; потерь воинов из разных земель в конце сражения. Эти элементы связаны с традицией воинских повестей. К тому же кругу документализмов относятся три случая упоминания дат по церковному календарю, например: «А билися из утра до полудни в суботу на Рожество святой Богородицы». Именно так часто обозначались даты событий в летописных повестях. В основном в «Задонщине» сохраняется хронологический принцип повествования, свойственный воинской повести, в то время как в «Слове...» одной из важнейших черт композиции могут считаться исторические отступления, соотнесенные с судьбами главных героев и авторской идеей. Незначительные отступления от хронологического порядка в «Задонщине» могут объясняться разными причинами. Отрывок, предсказывающий победу русских князей в начале битвы («Шибла слава к Желчным Вратам...»), хотя и использует образы «Слова...», но следует воинской летописной традиции, которая допускала предсказания исхода битвы до ее начала, преимущественно в виде упоминания Божественного покровительства одной из сторон. Другой случай перемещения по времени фрагментов не может быть объяснен однозначно. Это перенесение речи Пересвета, обращенной к Дмитрию, и пророчества Осляби, адресованного Пересвету, после рассказа о гибели бояр в бою, в то время как обе реплики могли быть произнесены только до битвы, поскольку Пересвет погиб в самом ее начале. Наиболее вероятная причина такой перестановки – относительная композиционная свобода текста, построенного на основе цепи эпизодов-картин, рисующих основные моменты событий. Возможно также, что она возникла в процессе переписывания текста, тем более что все известные списки памятника содержат дефекты. Эти незначительные хронологические нарушения текста не меняют самого принципа повествования, близкого к воинской повести. Существенным отличием композиции «Задонщины» от композиции «Слова о полку Игореве» является меньшее количество лирических фрагментов. Они представлены авторскими отступлениями, чаще всего навеянными текстом более раннего памятника, и плачами русских жен, которые созданы в подражание плачу Ярославны, но занимают иное композиционное место. Плач Ярославны помещен ближе к концу произведения, когда уже завершен рассказ о походе Игоря и высказан призыв князей к единению, непосредственно перед повествованием о побеге Игоря из плена, который символически и вызывается плачем. Плачи жен в «Задонщине» разрывают рассказ о Куликовской битве, завершая повествование о первой ее половине, крайне тяжелой для русского войска, в которой погибло много воинов. Они вносят дополнительный эмоциональный оттенок в рассказ о битве, но не несут никакого символического значения. К тому же каждый из четырех плачей во много раз короче плача Ярославны, использует один какой-либо образ его, часто добавляя к нему стилистические обороты из других отрывков «Слова...». Из других лирических жанров, неизвестных тексту «Слова о полку Игореве», в «Задонщине» использованы молитвы, одна из которых лишь упомянута, а другая приведена в тексте. Обе произнесены Дмитрием Ивановичем перед битвой. В воинских повестях уже в XII в. начали появляться аналогичные фрагменты, а в эпоху Куликовской битвы они стали широко распространенными. Появление этого жанра в «Задонщине» связано с тем, что в тексте проводится мотив Божьего покровительства русскому войску, звучащий в авторских репликах и в рефрене, взятом из «Слова о полку Игореве», но видоизмененном. Сам этот мотив был широко распространен в воинских повестях, где воплощался в формулах Божьего гнева или покровительства одной из сторон. В «Слове...» же он звучит лишь в одном фрагменте. Таким образом, лирические фрагменты в «Задонщине» немногочисленны и связаны как с традицией «Слова о полку Игореве», так и с традицией воинских повестей. Герои «Задонщины». Главный герой «Задонщины», князь Дмитрий Иванович, представлен, как в летописных повестях и в «Сказании о Мамаевом побоище», идеальным героем. Прежде всего, он объединитель сил русских князей, и в этом плане, бесспорно, продолжает традицию образа Святослава Всеволодовича Киевского в «Слове о полку Игореве». Но в то же время на него переносятся черты отважного воина и полководца, свойственные Игорю; автор прямо заимствует характеристику этого героя, давая ее Дмитрию и Владимиру. Рисуют образ князя-защитника Руси его речи и действия в ходе подготовки похода и в его процессе. В целом образ главного героя сходен с летописными произведениями той эпохи, и лишь отдельные стилистические средства связывают его со «Словом...». Вместе с тем нужно признать, что «Пространная летописная повесть» и «Сказание о Мамаевом побоище» рисуют образ главного героя более многосторонне и детализированно, обращая пристальное внимание на его личность и внутренний мир. Другие князья изображены в «Задонщине» в рамках летописной воинской традиции одним-двумя штрихами: в них подчеркивается стремление к объединению всех сил Руси, воинская доблесть. Только в образах Дмитрия и Андрея Ольгердовичей заметно влияние изображения Игоря и Всеволода в «Слове о полку Игореве». Более схематично, чем в других памятниках Куликовского цикла, нарисованы враги Руси. Мамай и его воины появляются только в момент бегства с поля боя, причем автор передает страх и разочарование врагов через их жесты и прямую речь. Изображение врагов в «Задонщине», как и в «Слове...», и в традиции воинской повести, схематично и односторонне; как новую черту можно отметить применение средств русского фольклора в речи татар. Художественные средства в «Задонщине». Изобразительно-выразительные средства «Задонщины» также связаны с соединением трех указанных традиций, хотя ведущее влияние в этой области, несомненно, принадлежит «Слову о полку Игореве» (вплоть до прямых заимствований). Фольклорное влияние наиболее заметно в использовании отрицательных сравнений (в отличие от «Слова...», где в их функции обычно выступали метафоры-символы, которые, напротив, почти не применялись автором «Задонщины»). Итак, «Задонщина» – памятник, созданный на скрещении трех художественных традиций (фольклорной, традиции воинской повести, в идейном и отчасти стилистическом плане – «Слова о полку Игореве»). Исходя из структуры текста, способов изображения героев, преобладания эпического повествовательного, а не эмоционально-лирического начала, ведущей следует признать традицию воинской повести, соответственно относя произведение к жанру воинской повести. б) «Сказание о Мамаевом побоище». Большую, чем «Задонщина», популярность приобрело на Руси другое произведение о Куликовской битве – «Сказание о Мамаевом побоище». Это обширное литературное произведение, построенное по всем правилам средневековой воинской повести: с четким противопоставлением своих и врагов, с непременным упоминанием княжеских молитв к Богу и обращений к воинам, с описанием дипломатических переговоров, с яркими и подробными описаниями сборов войска и самого сражения. Автор «Сказания» многое заимствовал из «Задонщины», летописных повестей о Куликовской битве. Некоторые эпизоды «Сказания» восходят к устным преданиям и легендам: это описание поединка Пересвета с татарским богатырем, рассказ о том, как Дмитрий Иванович перед сражением меняется одеждой с боярином Михаилом Бренком, эпизод «испытания примет» в ночь накануне сражения. Целый ряд подробностей Куликовской битвы дошел до нас только благодаря «Сказанию», они не зафиксированы в других литературных памятниках о Мамаевом побоище и исторических документах. Только в «Сказании» рассказывается о поединке Пересвета, приводятся данные об «уряжении» полков на поле битвы, только из «Сказания» нам известно, что исход боя решили действия засадного полка и многие другие детали и факты. В литературном отношении «Сказание о Мамаевом побоище» во многом отличается от предыдущих воинских повестей. Назовем некоторые из этих отличий. Автор «Сказания» последователен в религиозном истолковании исторических событий. Этот религиозный взгляд на ход Куликовской битвы отражается уже в полном названии произведения. Победа на Куликовом поле Дмитрию Ивановичу «дарована Богом», поражение монголо-татар рассматривается как «возвышение христиан над безбожными язычниками». Религиозное осмысление событий определило и выбор художественных приемов изображения, манеры повествования. Постоянно автор использует сравнения происходящих событий и героев с событиями и героями библейской и мировой истории. Он вспоминает библейских героев – Гедеона и Моисея, Давида и Голиафа, а также Александра Македонского и византийского императора Константина Великого, Александра Невского и Ярослава Мудрого. Библейские и исторические сопоставления придают повествованию особую многозначительность, подчеркивают важность битвы на Куликовом поле не только для Русской земли. Резко противопоставлены и главные действующие лица – Дмитрий Донской и Мамай. Дмитрий Иванович – благочестивый христианин, во всем полагающийся на Бога. Его характеристики в «Сказании» более напоминают характеристики святого, нежели государственного деятеля и полководца: перед каждым серьезным шагом князь обращается с пространными молитвами к Богу, Богородице, русским святым, он исполнен благоговейной кротости, смирения. Дмитрию Ивановичу помогают в борьбе с Мамаем небесные силы, на помощь приходит небесное воинство, предводительствуемое святыми Борисом и Глебом, является видение – спускающиеся с неба венцы. В «Сказании о Мамаевом побоище» подчеркивается, что игумен Троице-Сергиева монастыря, особо почитаемый на Руси Сергий Радонежский, благословляет Дмитрия Донского на битву, посылает к нему монахов-воинов Пересвета и Ослябю, непосредственно перед сражением присылает послание («грамоту») с благословением на битву с врагом. Мамай, напротив, олицетворяет собой вселенское зло, его действиями руководит дьявол, он «безбожный» и хочет не только победить русское воинство, но и разрушить православные церкви. Он воплощение всех пороков – гордости, самонадеянности, коварства, злобы. Цитаты из Священного Писания, многочисленные молитвы и обращения к Богу, пророчества и чудесные видения, покровительство небесных сил и святых, следование определенному «этикету», определенным правилам при описании походов и сражений (четкое противопоставление своих и врагов, молитва князя и воинов перед выступлением, проводы воинов и князей их женами, описание парадного шествия войск и расстановки их на поле битвы, речь князя к дружине перед боем, «стояние на костях» и т. д.) придают «Сказанию о Мамаевом побоище» торжественность, церемониальность. Перечисленными особенностями не исчерпывается художественное своеобразие произведения. Поэтический талант и вдохновение обнаруживает автор в описании батальных сцен. После расстановки полков Дмитрий Иванович с князьями и воеводами выезжает на высокое место, и их взглядам открывается дивная картина. Вся картина строится на образах света, солнца; все ярко, все сияет, блещет, светится, все полно движения. Русское воинство автор рисует с особой любовью, как единую, сплоченную, грозную силу. Каждый из авторов воинских повестей находит свои слова, чтобы передать восхищение русскими воинами. Автор «Сказания» с гордостью именует их «удалыми витязями», «твердыми воинами», «богатырями русскими», но чаще всего называет безымянных героев торжественно и по-отцовски «сыны русские». Все они «единодушно готовы умереть друг за друга», все «чают желанного своего подвига». Не только в изображении мужества и подвига на поле битвы проявляется художественный дар автора «Сказания», но и в описании душевных состояний героев. Плач княгини Евдокии, проводившей своего мужа в поход, начинается как торжественная церемониальная молитва. Это молитва великой княгини, которой небезразличны государственные интересы: «Не допусти, Господи, того, что за много лет до этого было, когда страшная битва была у русских князей на Калке...» Но это и плач жены, матери, у которой два «молоденьких» сына. И так трогательно звучат ее слова: «Что же тогда я, грешная, поделаю? Так возврати им, Господи, отца их, великого князя, здоровым...» Автор много внимания уделяет изображению эмоциональных состояний своих героев, особенно Дмитрия Ивановича Донского. Князь печалится, узнав о готовящемся походе Мамая, скорбит и гневается при известии об измене Олега Рязанского, еле сдерживает слезы, прощаясь с женой; «в великой печали сердца своего» призывает свои полки сражаться, не отступая; «восклицая от боли сердца», не сдерживая слез, он ездит по полю битвы, оплакивая погибших. Поразительно по своей проникновенности обращение Дмитрия Ивановича к воинам накануне битвы. В его словах столько внимания, участия, столько «жалости» к «сыновьям русским», многие из которых завтра погибнут. Наряду с христианскими добродетелями (простотою, смирением, благочестивостью) автор изображает государственную мудрость и полководческий талант великого князя. Дмитрий Иванович принимает энергичные меры, узнав, что Мамай идет на Русскую землю, он созывает князей в Москву, рассылает грамоты с призывом идти против Мамая, посылает в поле сторожевые отряды, «уряжает» полки. Он проявляет и личную доблесть на поле битвы. Перед началом боя Дмитрий Иванович переодевается в доспехи простого воина, чтобы биться наравне со всеми и раньше всех вступить в бой. Дмитрия Ивановича пытаются удержать, но он непреклонен: «Хочу с вами ту же общую чашу испить и тою же смертию умереть за святую веру христианскую. Если умру – с вами, если спасусь – с вами!» Одни его видели на поле боя «твердо бьющимся с погаными палицею своею», другие рассказывали, как четыре татарина напали на великого князя и он мужественно бился с ними. Весь израненный, Дмитрий Иванович должен был уйти с поля битвы и укрыться в лесу. Когда же его нашли, то он едва проговорил: «Что там, поведайте мне». Эта короткая, простая фраза достоверно передает состояние израненного, измученного человека, которому трудно даже говорить. Вся сюжетная линия – переодевание князя, его решение сражаться в первых рядах, ранение, известие о гибели в момент, как могло показаться, полного разгрома русских сил, сообщение очевидцев о том, как мужественно бился Дмитрий Иванович, длительные поиски – выстроена автором очень умело. Подобное развитие событий вызывало повышенный интерес читателя к повествованию, усиливало тревогу за исход битвы, за судьбу князя. Мудрость Дмитрия Ивановича как политика и человека автор «Сказания» видит и в том, что великий князь сумел собрать вокруг себя умных, верных, опытных советников и помощников. Соратники князя изображаются в «Сказании о Мамаевом побоище» как отважные, бесстрашные воины и умные полководцы. У каждого из них свои личные заслуги перед князем, свой особый вклад в победу, свой подвиг на Куликовом поле. Дмитрий и Андрей Ольгердовичи советуют перейти Дон, чтобы ни у кого не было мысли об отступлении: «Если разобьем врага, то все спасемся, если же погибнем, то все общую смерть примем». Семен Мелик предупреждает великого князя о приближении Мамая и торопит с подготовкой к бою, чтобы татары не застали врасплох. Дмитрий Волынец расставляет полки на Куликовом поле, ему принадлежит общий замысел боя. Пересвет начинает бой и в поединке с татарским богатырем умирает первым. Михаил Бренок, сражаясь под знаменем великого князя и в его одеждах, погибает вместо него. Двоюродный брат Дмитрия князь Владимир Андреевич Серпуховской возглавляет засадный полк, он и решает исход битвы. Рассказ о выступлении засадного полка является кульминационным эпизодом «Сказания». Уже шесть часов длилось «свирепое побоище», в седьмом часу «начали одолевать поганые». Воинам, стоящим в засаде, невыносимо смотреть, как погибают их братья, они рвутся в бой. «Так какая же польза в стоянии нашем? Какой успех у нас будет? Кому нам пособлять?» – восклицает князь Владимир Андреевич, не в силах смотреть, как гибнут русские воины. Но опытный воевода Дмитрий Волынец останавливает князя и воинов, говоря, что еще не пришел их час. Томительно, мучительно до слез это ожидание. Но вот наконец Волынец воскликнул: «Княже Владимир, настало ваше время и час удобный пришел!» И выскочили русские воины «из дубравы зеленой». Татары же с горечью восклицают: «Увы нам, Русь снова перехитрила: младшие с нами бились, а лучшие все сохранились». Видя себя «посрамленным и поруганным», «сильно ярясь», Мамай обращается в бегство, и завершается «Сказание» рассказом о том, как «зло потерял жизнь свою» царь Мамай. «Сказание о Мамаевом побоище» – одно из самых распространенных в Древней Руси произведений. Это сложное, несколько тяжеловатое по своему стилю произведение пользовалось большой популярностью. Множество списков этого произведения говорит о том, что древнерусские читатели и книжники по достоинству оценили мастерство автора «Сказания», его умение создать панорамную картину событий, захватывающую своей грандиозностью, и одновременно так выстроить свой рассказ, что интерес к нему не ослабевал, несмотря на сложность языка, обилие молитв, сравнений и цитат из Библии. Сопоставления с библейскими героями и событиями, цитаты из Священного Писания, пространные молитвы трудны для восприятия читателя нашего времени. А для современников автора «Сказания» они были проявлением его литературной образованности, умения, мастерства. Писатели более позднего времени стремились подражать «Сказанию», оно во многом определило пути развития воинской повести в XVI - XVII веках. в) «Слово о житии и о преставлении Дмитрия Ивановича». «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русьскаго» стоит на грани жития и летописной княжеской похвалы.По своему стилю оно полностью входит в ряд агиографических памятников экспрессивно эмоционального стиля. Основная цель «Слова о житии» – похвала деяниям князя. Об этом назначении «Слова» автор с характерным для жанра самоуничижением заявляет сам в конце произведения: «Аз же недостойный не възмогох твоему преславному господьству по достоанию похвалы приложити за грубость неразумия». Стилистически и композиционно «Слово» близко к произведениям Епифания Премудрого. Как пишет В. П. Адрианова Перетц, автор «Слова» свободно владел приемами церковно панегирического стиля «притом в той форме, какую панегирики получили в конце XIV – начале XV веков». Сравнивая своего героя с библейскими персонажами, писатель подчеркивает превосходство своего героя сравнительно с ними («Аврама ли тя уподоблю? но тому убо верою уподобися, а житьем превзыде паче оного» и т. п.). В этом же ряду сравнений Дмитрий выступает как наиболее великий правитель из всех известных мировой истории. И для понимания идейного значения памятника как произведения, не только восхваляющего великого князя, но и славящего Москву, великое княжество Московское, достопримечательна последняя фраза этого ряда сопоставлений: «Похваляет убо земля… Володимера (Владимира I). Киевская с окрестными грады, тебе же, князь великии Дмитрии, вся Руская земля». Дмитрий, великий князь московский, ставится выше, чем родоначальник русских князей Владимир. 2.Творчество Епифания Премудрого. Епифаний Премудрый (ум. ок. 1420) – православный святой, агиограф. Известен, как составитель житий преподобного Сергия Радонежского и Стефана Пермского. Почитается в лике преподобных, память совершается 23 мая (5 июня) в Соборе Ростово-Ярославских святых. Ему принадлежат «Житие преподобного Сергия», материалы к которому он начал собирать уже через год после смерти преподобного, а кончил написание около 1417-1418 годов, через 26 лет по смерти Сергия. Оно использовано, часто буквально, в «Житии Сергия» архимандрита Никона. В списках XV века это житие встречается очень редко, а большей частью – в переделке Пахомия Серба. Также написал «Слово похвально преподобному отцу нашему Сергею» (сохранилось в рукописи XV и XVI веков). Епифанию приписываются также «Сказание Епифания мниха о пути в святой град Иерусалим», введение к Тверской летописи и письмо тверскому игумену Кириллу. В отличие от своей предыдущей агиобиографии Епифаний наполняет описание жизни преподобного Сергия чудесами. Всеми мерами он стремится доказать врожденную праведность своего учителя, прославить его как предызбранного «угодника Божия», как истинного служителя Божественной Троицы, который стяжал светоносную силу знания троической тайны. В этом – основная задача писателя. И решая ее, рассказывая о жизни и деяниях великого подвижника, Епифаний неизменно проповедует исполнившиеся на нем «дела Божии», причем проповедует, по собственному же признанию, с помощью самого Бога, Богоматери и лично преподобного Сергия. Отсюда мистико-символический подтекст его произведения, организуемый и содержательно, и композиционно-стилистически. При этом Епифаний с большим мастерством использует библейские числа. «Житие Сергия Радонежского» было написано на рубеже XIV–XV вв. Епифаний стремился показать величие и красоту нравственного идеала человека, служащего прежде всего общему делу – делу укрепления Русского государства. Он родился в Ростове в первой половине XIV века, в 1379 году стал монахом одного из ростовских монастырей. Много путешествовал, побывал в Ерусалиме и на Афоне. Прекрасно знал греческий и другие языки. За свою начитанность и литературное умение Епифаний был прозван «Премудрым». Он отлично знал произведения современной ему и древней литературы, в составленные им жития обильно включены самые разнообразные сведения: географические названия, имена богословов, исторических лиц, ученых, писателей. «Житие Сергия Радонежского» носит повествовательный характер, оно насыщено богатым фактическим материалом. Целый ряд эпизодов отличает своеобразный лирический оттенок (например, рассказ о детстве Сергия). В этом произведении Епифаний выступает мастером сюжетного повествования. В «Житии» предстает идеальный герой древней литературы, «светоч», «божий сосуд», подвижник, человек, выражающий национальное самосознание русского народа. Произведение построено в соответствии со спецификой жанра жития. С одной стороны, Сергий Радонежский – это историческое лицо, создатель Троице-Сергиева монастыря, наделенный достоверными, реальными чертами, а с другой стороны, – это художественный образ, созданный традиционными художественными средствами житийного жанра. Житие открывается авторским вступлением: Епифаний благодарит Бога, который даровал святого старца преподобного Сергия русской земле. Автор сожалеет, что никто не написал еще о старце «пречудном и предобром», и с Божьей помощью обращается к написанию «Жития». Называя жизнь Сергия «тихим, дивным и добродетельным» житием, сам он воодушевляется и одержим желанием писать, ссылаясь на слова Василия Великого: «Будь последователем праведных и их житие и деяния запечатлей в сердце своем». Центральная часть «Жития» повествует о деяниях Сергия и о божественном предназначении ребенка, о чуде, произошедшем до рождения его: когда его мать пришла в церковь, он трижды прокричал в ее утробе. Мать же носила его «как сокровище, как драгоценный камень, как чудный бисер, как сосуд избранный». Силой божественного промысла Сергию суждено стать служителем Святой Троицы. От божественного откровения он овладел грамотой, после смерти родителей отправился в места пустынные и вместе с братом Стефаном «начал лес валить, на плечах бревна носить, келью построили и заложили церковь небольшую». Уделом отшельника стал «труд пустынный», «жилье скорбное, суровое», полное лишений: ни яств, ни питья, ни прочих припасов. «Не было вокруг пустыни той ни сел, ни дворов, ни людей, ни проезжих дорог, не было там ни прохожего, ни посещающего, но со всех сторон все лес да пустыня». Увидев это, огорчился Стефан и оставил пустыню и брата своего «пустыннолюбца и пустыннослужителя». В 23 года Варфоломей (так называли его в миру), приняв иноческий образ, был наречен в память о святых мучениках Сергии и Вакхе – Сергием. Далее автор повествует о его делах и подвижническом труде и задает вопрос: кто может рассказать о трудах его, о подвигах его, что претерпел он один в пустыне? Невозможно рассказать, какого труда духовного, каких забот стоило ему начало всего, когда жил он столько лет в лесу пустынником, несмотря на козни демонов, угрозы зверей, «ибо много тогда было зверей в пустынном лесу том». Он учил пришедших к нему монахов, желающих жить рядом с ним: «если служить Богу пришли, приготовьтесь терпеть скорби, беды, печали, всякую нужду и недостатки и бескорыстие и бдение». Епифаний пишет, что многие трудности претерпел преподобный, великие подвиги постнического жития творил; добродетелями его были: бдение, сухоядение, на земле возлежание, чистота душевная и телесная, труд, бедность одежды. Даже став игуменом, он не изменил своим правилам: «если кто хочет быть старейшим, да будет всех меньше и всем слуга!» Он мог пребывать по три-четыре дня без пищи и есть гнилой хлеб. Чтобы заработать еду, брал в руки топор и плотничал, тесал доски с утра до вечера, изготовлял столбы. Непритязателен был Сергий и в одежде. Одежды новой никогда не надевал, «то, что из волос и шерсти овечьей спрядено и соткано, носил». И кто не видел и не знал его, тот не подумал бы, что это игумен Сергий, а принял бы его за одного из чернецов, нищего и убогого, за работника, всякую работу делающего. Так воспринял его и пришедший в монастырь поселянин, не поверив, что перед ним сам игумен, настолько он был прост и невзрачен на вид. В сознании простолюдина преподобный Сергий был пророком, а на нем ни одежды красивой, ни отроков, ни слуг поспешных вокруг, ни рабов, служащих ему и честь воздающих. Все рваное, все нищее, все сирое. «Я думаю, что это не тот», – воскликнул крестьянин. Сергий же проявил чистоту душевную, любовь к ближнему: «О ком печалишься и кого ищешь, сейчас Бог даст тебе того». Великий князь Дмитрий Донской кланяется Сергию до земли, принимая благословение преподобного на битву с Мамаевой ордой. Сергий произносит: «Подобает тебе, господин, заботиться о врученном от Бога христоименитом стаде. Иди против безбожных, и, так как Бог помогать тебе будет, победишь и в здравии в свое отечество с великими похвалами возвратишься». И когда заколебался князь Дмитрий перед боем, увидев великое войско Мамаево, от святого пришел скороход с посланием: «Без всякого сомнения, господин, с дерзновением иди против свирепства их, не ужасайся, всяко тебе поможет Бог». И тотчас князь великий Дмитрий и все воинство его от этого большую храбрость восприняло и выступило против поганых. И сразились, и многие тела пали, и Бог помог великому победоносному Дмитрию, и побеждены были поганые татары...». Скромность, душевная чистота, бескорыстие – нравственные черты, присущие преподобному Сергию. Он отказался от архиерейского чина, считая себя недостойным: «Кто я такой – грешный и худший из всех человек?» И был непреклонен. Автор подчеркивает «светлость и святость», величие Сергия, описывая его кончину. «Хоть и не хотел святой при жизни славы, но крепкая сила Божия его прославила, перед ним летали ангелы, когда он преставился, провожая его к небесам, двери открывая ему райские и в желанное блаженство вводя, в покои праведные, где свет ангельский и Всесвятской Троицы озарение принял, как подобает постнику. Таково было течение жизни святого, таково дарование, таково чудотворение – и не только при жизни, но и при смерти...». Так Сергий Радонежский «просиял» добродетелями жития и мудростью. Такие люди, как Сергий, из исторических лиц превращаются в сознании поколений в идеал, они становятся вечными спутниками, и «целые века благоговейно твердят их дорогие имена не столько для того, чтобы благодарно почитать их память, сколько для того, чтобы самим не забыть правила, ими завещанного. Таково имя Преподобного Сергия: это не только назидательная, отрадная страница нашей истории, но и светлая черта нашего нравственного народного содержания».
| ||||||
|
| ||||||
| Сайт создан по технологии «Конструктор сайтов e-Publish» | ||||||